Дом, где остановилось время, игра по мотивам для Мантикоры

Что было раньше

Марвин Эддингтон не выглядит на свои одиннадцать. Хрупкий заморыш с бледными желтовато-серыми волосами и вечно испуганным взглядом - вот, кто такой Марвин. А ведь он не считает себя таким уж трусом! Он бы и в огонь и в воду, если бы не мама... А кто такая мама? Это целый мир, и мир Марвина - это крики и побои каждый день, с утра до вечера без отдыха и перерыва на обед. Без праздников и выходных. Пожалуй, в праздники приходится даже еще хуже - когда отец напивается, то Марвину достается еще и от родителя.

Фрэнк Эддингтон старше своей супруги на пять лет. Это дает ему право делать все, что ему вздумается, и бедная Джоанна не в состоянии сказать ни слова. А если говорит - достается и ей, поэтому она молчит. Вот уже пятнадцать лет как молчит. Терпит. Значит, любит, рассуждает Фрэнк и еще больше лютует, а Джоанна, когда особенно тяжело, срывается на детях, благо их у нее много - семь человек, включая Марвина. Сначала дети рождались один за другим - четыре года подряд, потом пореже стали.

Марвин - четвертый и оттого самый нелюбимый. Он был зачат, когда отношения Джоан и Фрэнка дошли до критической точки и несчастная женщина уже собрала вещи, чтобы покинуть дом чересчур буйного супруга. Но разве можно отпустить свою добычу, тем более - такую кроткую и безропотную? Фрэнк не постеснялся изнасиловать жену и запереть ее дома, зная, что рано или поздно у нее родится ребенок и это ее удержит. После двух месяцев ежедневного насилия Джоанн сломалась и осталась с мужем, но родившегося после этого Марвина возненавидела от всей души. Если ужин подгорел - виноват Марвин. Если младшие расшалились - виноват Марвин. Если на улице плохая погода - виноват, конечно, Марвин.

Жизнь - это слезы и горькие решения "никогда больше так не делать". Не попадаться под горячую руку. Не позволять другим унижать тебя. Не плакать. Не показывать слабости. И много других "не", только ни одно из Марвин еще не исполнил, и оттого ненавидит и презирает себя, а иногда - когда особенно сильно болит покалеченная побоями спина - жалеет.

А еще он - хромоножка с прошлого года, и это особенно горько и унизительно, ведь он помнит позапрошлое лето - не такой уж маленький, чтобы все забывать! - тогда он еще бегал наравне со всеми, а осенью... (Тут Марвина всегда коробит и передергивает.) Осенью мама вылила на него кастрюлю кипятка, и он провел две недели в больнице для бедных, и вышел оттуда какой-то... контуженный. Жутко болела и кружилась голова, хотя врачи должны были его лечить, поэтому когда соседский мальчишка во время игр столкнул его с лестницы, Марвин даже не особенно-то и уворачивался. Хотя он ловкий, да! Он может! Всегда мог... а тут что-то... не получилось.

Мальчик упал, а встать не смог. Так и лежал, пока испуганные дети не привели своих родителей и те не отправили Марвина в больницу, на этот раз в другой район, где и врачи оказались добрее и белье чище. А мама, как и в прошлый раз, к Марвину так и не пришла... А он ведь ждал ее! Ждал каждый день, стоя у окна и проливая горькие слезы. Какая ни есть, а мама, и он ее любит, и хочет видеть, и не понимает, почему его не хочет видеть она.

С тех пор он и хромает. На правую ногу. Подволакивает. Коленка не гнется. Бегать теперь от побоев еще неудобнее, а Джоанну нездоровый ребенок стал раздражать совсем сильно - вот и избавилась от него при первой возможности. И это очень больно - когда тебя вот так вот увозят куда-то и мама ни слова не скажет на прощание, только вздохнет с облегчением и уйдет в дом, а чужие дяди и тети говорят тебе, что ты ее больше не увидишь. Скорее всего. Разве что когда вырастешь, и очень хочется поскорее стать взрослым и вернуться - чтобы обнять, броситься на шею, сказать, как ее любишь - горячо и часто, - может быть, даже поплакать. Но это - потом, когда вырастет, а сейчас страшно. Очень страшно услышать в ответ "Да пошел ты! Без тебя тошно" или что-нибудь такое.

Вот Марвин и притаился на заднем сиденье и только изредка оглядывается - а вдруг... она все же обернется? Но нет, и платка в окне не видно, хоть живут они на первом этаже, только старшие братья растерянно стоят у дверей: Ричард машет, а Уэйн выглядит очень злым. Но Марвин знает: брат сердится не на него, на судьбу - вот вырастет он и всем покажет! И ему уже недолго осталось - всего-то четырнадцать. Еще пара-тройка лет и он найдет Марвина, обязательно найдет и заберет к себе, а пока ему надо чуточку продержаться - пока Уэйн, самый старший, не найдет работу и не заберет их всех к себе. Ну, может, кроме самых младшеньких сестричек, те еще говорить-то толком не умеют, только лепечут "мама" да "мама".

Дети Фрэнка и Джоанны Эддингтон (в порядке старшинства): Уэйн (m) (14), Беатриса (f) (13), Ричард (m) (12), Марвин (m) (11), Кристиан (m) (7), Триста (f) (3), Меланта (f) (1).

Они проехали завод, на котором работал отец, а потом еще один, куда они с Уэйном и Ричардом раньше бегали воровать всякие забавные штуки, но это уже было далеко, а машина все ехала и ехала вдоль высокого, обтянутого колючей проволокой бетонного забора. Он и не знал, что эта дорога такая длинная. Потом потянулись желтые выжженные ядовитыми отходами пустыри, то там, то сям отмеченные спонтанными свалками. Август уже подходил к концу, и даже в городском парке трава вся пожухла, а здесь она больше напоминала пожелтевшие полиэтиленовые ленты. Марвин уныло прижал к груди, стоявший на коленях рюкзак с вещами и поправил трость, которая опять норовила укатиться под сиденье.

- Устал? - заботливо поинтересовался мужчина, сидевший спереди на пассажирском. У него были густые кустистые брови, и выглядел он очень суровым, но похоже, он был единственный, кто интересовался мальчиком, хотя Марвин не разу не пожаловался. Он отрицательно помотал головой, не очень-то подумав о том, как этот жест можно увидеть. Но говорить вслух очень не хотелось.
- Ничего, скоро приедем.

Вдали показались скучные высотки нового спального района. Они торчали посреди пустырей прямо как грибы-мусорники. Было совершенно непонятно, как там вообще можно жить. Но машина свернула куда-то в сторону, огибая островок спального района. Перед ними показалось небольшое трехэтажное здание красного кирпича, закутавшееся в ряд ограждений сетки-рабицы. Оно смотрело на дорогу одним подъездом и заложенными окнами, во флигелях по бокам вместо стекол были вставлена фанера. Слепое существо с жадным ртом, готовое проглотить Марвина.

Мальчик с трудом сдерживал слезы и теперь, когда впереди показалось нечто, а машина сбросила скорость, сердце сжало нехорошее предчувствие. Кому он нужен? Если даже родные отказались... Что ждет его здесь, в этом мрачном особняке, где солнце наверняка с трудом прорывается сквозь доски, которыми заколочены окна. Марвин поежился.

Дети иногда рассказывают друг другу страшилки, героями в которых то зеленая рука, то глаза на стене, и все неизбежно заканчивается кровью и... Мальчик съежился на сиденье, не в силах пошевелиться. Ужас парализовал его.

Однако мужчина был заботлив, и это давало надежду, несмотря на его суровый вид.

- Нам туда? - робко и хрипло вопросил Марвин, но от страха голос получился тоненьким, как свисток чайника, и таким же жалким.

- Да, туда.
Когда машина остановилась, он помог Марвину выбраться, буквально подняв его, и понес его рюкзак, чтобы мальчику было проще идти. Здоровая нога от долгой поездки затекла и, казалось, что он уже совсем безногий, но несколько метров по запыленной дороге, и вот он уже подволакивает больную ногу очень даже бодро, стараясь не отставать от высокого мужчины, угрюмого на вид, но с большими теплыми глазами. Шофер быстро и лениво прощается и тотчас же уезжает, подняв на прощание небольшой торнадо, так что у Марвина в глазах заслезилось.

- Сейчас почти никого нет, но через неделю приедут, и тебя поселят в твою новую комнату. Вокруг будет много людей. А еще через неделю начнутся занятия, школьные. Ты в пятый класс пойдешь, так?

Они миновали первую сетку, окружавшую Дом - она оказалась рваной и дряхлой, видимо, поэтому ее и наворотили в несколько слоев. Сам Дом был тоже старым на вид - кирпич был темным, местами поросшим зеленым мхом, местами выщербленным, железная крыша тускло блестела на солнце. Приглядевшись повнимательнее, Марвин заметил на ней две маленьких фигурки.

Это был определенно какой-то неправильный дядя, решил про себя Марвин. Стал бы Фрэнк Эддингтон так переживать за сына? Конечно, нет! Хотя добрые врачи в последней больнице ему даже тросточку подарили... Но вещи они за него не носили! Правда, у него и вещей-то тогда не было. Мальчик вздохнул. Весь мир сошел с ума, и он - в центре этого наваждения. Захотелось подойти и взять мужчину за руку, но Марвин боялся: одно неловкое движение - и видение рассыпется тысячей искр, что ему тогда делать?

Едва не вывалившись из машины, Марвин пошел следом за провожатым к Дому, стараясь не смотреть на сам Дом и идти след в след за мужчиной - тогда Дом, может быть, его не заметит. Обреченно кивнул на вопрос о пятом классе. Какая разница, в какой класс? Хотя - да, вроде в пятый. Разве это что-то изменит? Марвин любил учиться, хотя отличником никогда не был. Так, твердая четверка и иногда - тройки или пятерки, впрчем, пятерки реже, чем тройки. Не девчонка!

На одну долю секунды любопытство превозмогло страх, и Марвин узрел те фигурки. "Что бы это могло быть? - в недоумении думал он, забыв разом обо всем. - Здесь детям разрешают лазать на крышу?.. Или... А, еще никто не приехал и за нами не наблюдают!" Душа возликовала, и мальчик уделил несколько минут пристальному изучению фигурок, но потом спохватился и опустил голову. Не хватало еще, чтобы взрослые отняли последнее развлечение!

//сорри, везде исправила

- Какой ты неразговорчивый, - ему показалось или он улыбнулся? Мужчина махнул рукой тем двоим на крыше, и они мгновенно исчезли, будто упав навзничь.

Крыльцо было старым, а дверь долго не открывалась, впившись рассохшейся плотью в косяк. Краска на ней местами облупилась, обнажая темную лакированную поверхность. Маленький коридорчик со стойкой, за которой располагалось несколько вешалок, несколько ламп, светивших зеленоватым светом. Все вокруг покрыто хорошим слоем пыли, кое-как разметанным посередине.

Они прошли дальше, в коридор, тоже темный и зеленоватый. По стенам ползли, змеясь, диковинные лианы с огромными фиолетовыми плодами и оранжевыми цветками, на их широких листьях сидели огромные стрекозы, пауки и скорпионы. Марвин инстинктивно прижался к мужчине, который, казалось, не замечал это ужасающего буйства вокруг. Только через несколько секунд оглушительной тишины, он понял, что тропические жители просто нарисованы. Хотя слово просто не очень-то сюда подходило. Больше казалось, что их неведомым образом заключили за штукатурку, но они по-прежнему живут своей дикой жизнью. Ему показалось, что кто-то гукнул в чаще леса.

Почти сразу они дошли до кабинета, где висела медная табличка "Директор". Мужчина открыл дверь, посмотрел на мальчика:
- Подожди здесь, я быстро, только документы положу.

Значит, вид у него был и впрямь такой испуганный, что его боялись оставить даже на пару минут.

Марвин напрягся. Шутка мужчины показалась ему оскорбительной, и мальчик поджал губы, упрямо стараясь не плакать, так что даже подбородок задрожал от чрезмерных усилий. Краем глаза юный сирота успел заметить исчезновение фигур и расстроиться, повесить голову, но попереживать как следует не успел - они вошли внутрь.

Дом вызывал странные чувства. С одной стороны, пыль, общая неустроенность, зеленый свет рождали ощущение уюта и комфорта, как будто это место, такое забытое и никому не нужное, сродни Марвину. Строители сделали свое дело и ушли, не интересуясь дальнейшей судьбой, и мальчику хотелось все здесь потрогать, погладить замшелую штукатурку стен, старинные скрипучие перила, ощутить голой ногой прохладную теплоту деревянного пола. А с другой - эти лианы. Страх и ужас. И трепет. А что, если скорпионы настоящие?!.

Мужчина ушел, а Марвин прижался спиной к стене рядом с кабинетом, не в силах пошевелиться. Через пару минут любопытство опять взяло верх, и мальчик, осторожно протянув руку, с замиранием сердца прикоснулся кончиками пальцев к фиолетовому плоду. Надо признать, ожидал он ощутить не шершавую штукатурку, а гладкую округлость спелой сливы...

Штукатурка и вправду была не очень шершавой - многочисленные прикосновения заполировали ее до гладкости, но все равно это была несъедобная штукатурка. В животе заурчало, то ли от голода, то ли от волнения, то ли и от того, и от другого.

Кто-то бесшумно прошел сзади и презрительно фыркнул. Когда Марвин обернулся на звук, он ничего не увидел, только в воздухе витало ощущение, будто этот воздух, пропитанный сыростью и затхлостью, еще явственно помнил это вторжение.

Через некоторое время мужчина вышел.
- Пока директора нет, ты у нас как бы в гостях, но через неделю совсем поселишься. Ты высоты не боишься, кстати?

Он снова подхватил его рюкзак и бодро пошел по коридору, будто бы не замечая джунглей вокруг не боясь невидимых обитателей.

- В-высоты? - оторопело повторил мальчик, все еще находясь под впечатлением от того, кто прошел сзади. В стене. Какое это вообще имеет значение? Можно подумать, они его не поселят на крыше, если уже все решили! Поэтому Марвин не стал больше ничего говорить и поспешил следом за мужчиной, молчаливо и решительно подвергаясь своей участи. Но потом вспомнил недавние фигуры и передумал: - Нет, не боюсь, - и вдруг разоткровенничался: - Я с лестницы во дворе как-то упал, так что мне ничего теперь не страшно, - в голосе сквозила гордость.

- Это хорошо, что не боишься. Только лучше второй раз не падать, - говорил он серьезно, без насмешки, хотя будь на его месте кто угодно другой, Марвин бы не сомневался, что это снова издеваются над его хромотой. По лестнице он сам поднялся, хотя видел, что ему в любой момент могут помочь, но не предлагают. Почему-то хотелось думать, что считают его сильным и самостоятельным. Рядом с этим большим мужчиной хотелось думать хорошее, шагать ровнее, не волоча ногу, а переставляя ее, дышать глубже и даже, может быть, мечтать о чем-нибудь таком... здоровском!

Наконец они дошли - у двери дежурило двое мальчишек, на вид такого же возраста, а может меньше, а может больше. Один в мешковатом грязном балахоне, висевшем до колен, где ниже торчали драные джинсы, и сальные волосы, закрывающие все лицо, так что только два глаза сверкают - синих-синих, будто случайно туда закатились. А второй - в одной рубашке, малой, видно впалый живот, босой, джинсы коротко-коротко обрезаны, грязное смуглое лицо, выгоревший ежик на голове, торчащий каким-то неровными пучкам... и приглядевщись, он заметил, что этот будто склеенный - одна половина тело, а вторая - голова. А между ними ошейник, как липкая лента.

"Меня столкнули", - чуть было не ляпнул Марвин, но вовремя спохватился: настоящие мальчишки так не поступают! Ябедничают только девчонки, да и то не все. Вот, Кэрри, например, никогда не ябедничала, даже когда была совсем маленькой. Мальчик невольно вспомнил ореол светлых волос, трепещущий на ветру, как пламя свечи, и тихонько вздохнул.

На лестнице очень хотелось попросить помощи, тем более, что тросточка мешалась и не добавляла устойчивости - Марвин так и не научился толком ею пользоваться. Но мальчик не решился. Не доверял этому, с ласковым взглядом, - пусть и заботливый, а кто его знает... Подошел, вцепился в перила и полез вверх, упрямо переставляя ногу вперед и вперед. Постепенно мысли съехали на приятные мечтания о том, как Уэйн приедет за ним и заберет его и они будут жить все вместе на самой зеленой улице города, а по вечерам ходить в парк и есть мороженое! Им будет так хорошо - всем вместе! Марвин даже не заметил, как дошел.

На мальчишек мальчик старался смотреть прямо - в глаза, а не на увечья, а то, чего доброго, обидятся и в глаз дадут, а сразу в глаз Марвин не хотел. Только не до знакомства. Ему еще жить и жить здесь, так что хорошо бы подружиться... Сердце заныло. С Билли-то они сразу в глаз и начали, давно это было, несмышленыши были, годика по три, а с тех пор - не разлей вода, но это ж - Билли! Второго такого днем с огнем не сыщешь. Марвин затосковал и оттого как-то не сообразил, что хорошо бы поздороваться. Так и стоял, молча, чего-то ожидая. Видимо, когда Главный - как окрестил мальчик про себя мужчину - что-нибудь скажет.

Молчание однако росло, становясь ощутимо плотнее. Мужчина зашел внутрь, аккуратно положил в угол рюкзак Марвина.
- Новенький? - наконец тонким скрипучим голосом переспросил тот, что в балахоне.
- Новенький, - подтвердил мужчина. - У него нога правая перебита.
- Но ведь ходит, - подозрительно буравя Марвина, констатировал он снова.
- Ходит, - немного устало ответил мужчина. - Крестовик, перестань, пожалуйста, задавать дурацкие вопросы. Вспомни себя в первый день. Тебе бы понравилось? Лучше помоги принести еще пару матов, чтобы спать было где.

Белобрысый вскочил, замахал руками и ринулся куда-то по коридору.
- Хорошо, - кивнул тот, кого назвали Крестовиком. - Заходи, осваивайся, новенький. Тут балкон есть.
Он указал на дверь в противоположном конце комнаты, задернутую бежевой шторой. Внутри комнаты стоял стол, лежали несколько матов, в углах свернутые спальные мешки, два объемных рюкзака, гитара, мусорная корзина, доверху набитая шелухой от семечек, фантиками и апельсиновыми корками. В углу стоял большой письменный стол, над ним забитая до отказа книжная полка, рядом прислонилась гитара. При входе было несколько встроенных шкафов, валялись обляпанные высохшей грязью резиновые сапоги, блюдце с водой, горка стружки, несколько заготовок для дудок...

- Меня Марвин зовут, - нетвердо сообщил мальчик, заходя в комнату. Весь этот беспорядок слегка удивил его - ведь здесь же взрослые! неужели они разрешают такое?! - но он справился. Поставил рюкзак в свободный угол вместе с тросточкой и прямиком отправился на балкон. Хотелось подышать свежим воздухом, побыть одному и - что греха таить - немного поплакать. В полном одиночестве.

Балкон был маленький - плита, на которой больше двух человек с трудом усядется, да пузатая решетка. Решетка была раскаленная на солнце, так что пришлось сидеть на самом пороге. Внизу была площадка для игр - небольшая, пооблупившаяся, кое-где искореженная, баскетбольное кольцо, огороженное поле аля футбольное, скамеечки и несколько больших деревьев вперемежку с кустами, которые широкой лентой ограждали Дом от пустыря.

Через некоторое время в комнату ввалился, пыхтя и отдуваясь, белобрысый, таща желтый спортивный мат, за ним следом зашел мужчина с таким же. Второй мальчишка шел рядом. Они что-то обсуждали, но зайдя в комнату, замолчали.

- Эй, новенький, кофе будешь? - поинтересовался темноволосый, доставая откуда-то из шкафа электрочайник. - Или голодный?

Марвин грустно оглядел площадку для игр, баскетбольное кольцо... Не то чтобы он когда-то был хорош в футболе или баскетболе, просто сам факт возможности, которая никогда не будет реализована, заставляла слезы наворачиваться на глаза. А вот пустырь - это интересно...

От размышлений его оторвал голос Крестовика, и мальчик захромал обратно в комнату, перед этим украдкой смахнув с ресниц влагу.

- Голодный, - кивнул он.

Истину "ешь, пока кормят" он усвоил еще дома, и хотя по-настоящему сильно есть сейчас не хотелось, отказываться он не собирался. Будет есть впрок!

- Садись, давай, - кивнул он на мат, который улегся рядом с предудыщими, закрыв почти весь пол.

- В семь будет ужин, - вмешался мужчина, усаживаясь на мат и вытаскивая на тарелку бутерброды с колбасой из целлофанового пакета. Бутерброды выглядели лежалыми, пахли странно, но одним своим видом вызывали аппетит. Поймав голодный взгляд Марвина, он добавил:
- А сейчас будет кофе.

Чайник уже бодро шипел, Крестовик не очень ловко расставлял на столе чашки, насыпал в них кофе, сахар и еще что-то, при этом делал он все левой рукой, правую держа под балахоном. То, что рука существовала, было очевидно - потеряв равновесие, потянувшись за банкой в шкафу, он ухватился ею за край прямо с танью.

Марвин кивнул и застыл. Сесть на маты с его ногой - задача не из легких. Можно упасть - это проще. Но падать Марвин не хотел. Поэтому он огляделся, доковылял до спальников, принес их и положил на маты, после чего осторожно присел, смешно и глупо отставляя ногу в сторону - иначе никак.

Посмотрел на Крестовика. Бурлящая в мальчике энергия вызывала зависть. Марвин вытер пот, выступивший от усилий, и запоздало согласился с остальными:

- Ужин - это хорошо, - и успел подумать, что если тут хорошо кормят, то он, наверное, приживется... И добавил: - Кофе тоже.

Вид у него был слегка чопорный, он старался сидеть прямо и смотреть на бутерброды не слишком голодным взглядом.

На его махинации со спальникам подозрительно покосились, но дождались пока он усядется. После этого мужчина вытащил спальники из-под Марвина, положил их на место и голосом, которым отчитывают котенка, выдал:
- Чужие вещи без разрешения брать нехорошо.
Белобрысый что-то буркнул себе под нос, одобрительно или осуждающе - понять было невозможно. Чтобы разрядить обстановку, Крестовик сунул первую кружку Марвину под нос. Кружка была очень-очень горячая, даже ручка. И ложка, которой нужно размешивать сахар, тое нагрелась до невозможности.
Белобрысый сцапал с тарелки один бутерброд и принялся его крошить на вторую тарелку...

У всех было кофе, в комнате была тишина.

Когда вытаскивали спальники из-под Марвина, мальчик не удержал равновесие и упал. Это было унизительно и очень обидно.

- Предлагать хромому сесть туда, куда он сесть не может... отвратительно! - резко и зло выдал он, глядя мужчине прямо в глаза. Если бы он сейчас мог встать и уйти - он бы так и сделал. Но он не мог, поэтому просто полулежал и прожигал глазами мужчину. Потом с усилием принял сидячее положение и отодвинулся. Больше он на мужчину не глядел.

И что делать с кофе тоже не знал. Ему хотелось оттолкнуть кружку, но Крестовик ведь не виноват... да и аромат такой... такой... соблазнительный! Поэтому мальчик сгоряча схватил было кружку, обжегся, поспешно натянул на ладони рукава и снова взял. Поставил перед собой на мат и принялся тупо дуть на кофе, стараясь не замечать ничего вокруг. При этом он дрожал всем телом.

Мужчина взгляд Марвина выдержал. Просто проглотил все его упреки. Молча и без всего. При этом чувствовалось, что он все услышал и все увидел. И промолчал... Было обидно... и стыдно за выкрик.

Крестовик поставил перед ним тарелку с бутербродами.
- Да тебе прямая дорога к Фазанам, - произнес он брезгливо. - Только учти - их там семеро и только один без колес, так что ящиков ты не дождешься.
Тарелку преподнесла ему правая рука. Та, что была до этого скрыта, специально была обнажена на этот раз. Точнее, то, что было на ее месте - обтянутые полупрозрачным телесным латексом металлические фаланги, сомкнувшиеся на ободке тарелки как одна большая клешня.

Марвину действительно было очень стыдно за выкрик, но совсем не обидно. Если бы ему еще раз бросили в лицо какие-то упреки - он отреагировал бы так же, не ожидая в ответ ничего, кроме побоев. Он так привык. Но мужчина промолчал, и это что-то сдвинуло в мальчике, изменило. Раз и навсегда, хотя и несильно. Дрожь, вызванная ожиданием удара, постепенно проходила. От удивления - что его не побили - Марвин даже не заметил брезгливого тона Крестовика и поднял на него полный безотчетного удивления взгляд:

- Это все мне?

Руку мальчика Марвин старался не рассматривать. Как ему удобно - так он себя и ведет, реагировать на такие мелочи было бы недостойно. Фразу про Фазанов подросток проигнорировал, так как не понял.

- Ешь давай, - Крестовик отобрал с тарелки два бутерброда, один протянул светловолосому парню, второй начал жевать сам.

- Может, и в первую, - задумчиво ответил мужчина. - Учится хорошо. Хочешь много учится?

Марвин молча опустил взгляд на блюдо, тоже взял один бутерброд и принялся его жевать. Сам не заметил, как съел, тогда он отхлебнул кофе, думая над вопросом.

- Не знаю, - наконец, он пожал плечами. На мужчину мальчик по-прежнему не глядел. - Наверное...

Если так подумать, что еще делать калеке? Но тратить все свое время на учебу он не привык. Он привык много гулять, играть в разные игры и общаться со сверстниками, когда-то даже дрался, но это было так давно... Может, мужчина прав, это все теперь в прошлом и ему остается только много учиться? Марвин не знал и не мог понять, что было бы сейчас правильнее, - поэтому решил молча подчиниться чужому мнению.

Кофе был горячим и очень горьким, может, потому что крепкий был, такого кофе раньше Марвин никогда не пил.

Остаток трапезы прошел в молчании. Потом мужчина объяснил Марвину, что пока идут каникулы и он еще не зачислен, то неизвестно, в какой спальне он будет жить. Поэтому пока поживет у него. Ему выделили мат, который лежал в углу у входа на балкон, напротив письменного стола, и один спальник, старый, как большое свернутое одеяло, да еще и пыльный впридачу.

- Мы пойдем на пустырь, змея запускать, - не очень охотно сказал Крестовик. - Ты с нами или здесь останешься?

Кофе пить уже не хотелось, но Марвин пил. Давился и пил, пока чашка не показала дно. Молчаливо осмотрел предоставленные "апартаменты", кивнул и ничего не сказал, а на вопрос Крестовика внимательно поглядел на него и ответил:

- Идите без меня. Я дом осмотрю.

- Смотри, смотри, только не заблудись, - в интонации Крестовика Марвин ничего не смог угадать. То ли издевка, то ли предостережение, то ли он просто хотел оставить за собой последнее слово.

- Если хочешь, я могу показать тебе весь интернат, - вмешался мужчина.

- Но Ловец! - возмущенно воскликнул Крестовик. - Ты же...

- Дом большой, ты прав, в нем действительно легко заблудится. Идите одни, я думаю, мы с Марвином присоединимся к вам, если успеем до ужина.
Крестовик хотел еще что-то возмущенно сказать, но белобрысый дернул его за балахон и потащил к выходу.
- Мфы фвернефся к уфжину, - сильно шепеля и присвистывая сказал он. В первый раз что-то сказал.


- Ты ведь не против, чтобы я провел тебе небольшую экскурсию? - мужчина улыбнулся Марвину и протянул ладонь. Казалось, это не он несколько минут назад отчитывал его. Лоб был чистым - никаких потаенных мыслей, а улыбка искренней и дружелюбной.

Марвин посмотрел на руку, и снова в нем что-то изменилось. Месяц назад он бы не сделал того, что сделал теперь, - поднял голову и пристально посмотрел в глаза Ловцу. А потом, ухватив мужчину за руку, поднялся и ответил:

- Спасибо, я сам, - и, прихрамывая, пошел к выходу. Ощущение было такое, словно ему море по колено. Мальчик был как будто пьян - слишком много всего произошло за этот неимоверно долгий день. У самого выхода он обернулся и снова пристально посмотрел провожатому в глаза: - Простите, что накричал.

И вышел.

Ему никто ничего не ответил. Наверное, здесь было слишком много Дома, чтобы говорить с каждым встречным. Солнце на улице палило вовсю, однако внутри в коридорах было прохладно и темно. Немного даже пахло сыростью и кошками. Сейчас Марвин был на втором этаже, у здания их было, насколько он помнил, три. Снаружи он видел только фасад Дома - прямой, с двумя загибающимися вовнутрь крыльями и маленькими флигелями по углам.

Комната Ловца была почти у самой лестницы, по обе руки расходились два коридора. Один рукав был выкрашен сиреневым, а второй салатовым. Когда-то давно. Теперь левый больше напоминал изъеденную червями дольку яблока, а второй - подгнивший лепесток чертополоха. Двери на первый взгляд были одинаковы,наверное, когда они и были таковыми. Т

Первая и являла образчик того, какими они были когда-то. Скромная цифра "21". И еще ниже "Спальня мальчиков".

На другой среди различных и не очень приличных в большинстве своем надписей он различил "Все умрут как черви в банке!", пониже "Вы не дождетесь!" и еще ниже и очень крупно "Мы - цветы в мусорном ящике!". Дверь была порезана, размалевана краской и вообще каким-то чудом красовалась на петлях.

Третья была выкрашена черной краской. По уголкам нарисованы черепки. И приклеены какие-то кости. Птичьи наверное. Хотя уж больно крупные. Может, вообще фальшивые. В любом случае прикасаться и проверять не хотелось.

Дальше была душевая с туалетом и раздевалкой. Точнее раздевалка с умывальниками, по одну сторону - душевая, по другую - туалет. Здесь света было достаточно, правда, окна были непрозрачные. Часть раковин (примерно половина) была на уровне ниже пояса.

Марвин, тяготясь одиночеством, направился по салатовому ответвлению, зачем-то ведя пальцами по стене, - видимо, хотел удостовериться в ее реальности и что она не собирается обращаться в джунгли, полные хищных орхидей. Внимательно рассмотрев все двери, Марвин постучался в комнату 21. Ту, что без надписей и символики.

//Я допустила косяк - описанные мной комнаты должны располагаться на этаж выше. Ты идешь выше или мы немножко плюнем на элементарную логику?

От прикосновения пальцем стена вполне могла во что-нибудь превратиться. Ее шероховатая поверхность хорошо что-то не дышала и не шевелилась, хотя, складывалось такое впечатление, что она просто притаилась и маскируется под обычную неровную штукатурку.

Звук был глухой, а дверь запертой.

//Иду выше

Результат приободрил Марвина, и он постучался в комнату с надписями. Если тут нигде никого нет, то и бояться нечего! Кроме живой штукатурки, конечно, но то ли к этому мальчик начал постепенно привыкать, то ли слишком отвлекся на другие исследования.